Месяц зеркальный плывет по лазурной пустыне,
Месяц зеркальный плывет по лазурной пустыне,
Травы степные унизаны влагой вечерней,
Речи отрывистей, сердце опять суеверней,
Длинные тени вдали потонули в ложбине.
В этой ночи, как в желаниях, все беспредельно,
Крылья растут у каких-то воздушных стремлений,
Взял бы тебя и помчался бы так же бесцельно,
Свет унося, покидая неверные тени.
Можно ли, друг мой, томиться в тяжелой кручине?
Как не забыть, хоть на время, язвительных терний?
Травы степные сверкают росою вечерней,
Месяц зеркальный бежит по лазурной пустыне.
В позднем творчестве Фета углубляется философское начало, очерчивается жанр философской «думы», усиливается ее метафорический, ассоциативный характер. Более того, в стихи Фета поздней поры проникают учительские, назидательные интонации. Лирические строки приобретают афористичность:
«Только песне нужна красота, красоте же и песен не надо»;
«Пора за будущность заране не пугаться, пора о счастии учиться вспоминать».
Позднее творчество Фета во многом обнаруживает влияние философии Шопенгауэра. Об этом свидетельствуют слова самого поэта, писавшего в 1879 году Льву Толстому: «Второй год я живу в крайне для меня интересном философском мире, и без него едва ли можно понять источник моих последних стихов». Действительно, работая над переводами Шопенгауэра, Фет использовал и переосмыслял философские темы его статей, они становились темами и мотивами лирических стихотворений. Среди этих размышлений — мысли о вечной мудрости природы, о низости обыденной жизни, о свободе творчества, о тщете человеческой суеты, бедности человеческого познания и т. д. Интересно, например, что у Фета, как и в философии Шопенгауэра, природа предстает как могучая, стихийная сила; в то же время она врачует душевные раны человека, приобщает его к простой естественной жизни:
Я рад, когда с земного лона
Весенней жажде соприсущ,
К ограде каменной балкона
С утра кудрявый лезет плющ.
И рядом, куст родной смущая,
И силясь и боясь летать,
Семья пичужек молодая
Зовет заботливую мать…
Очень часто внимание поэта направлено на живые связи человека с природой, лирический герой любуется окружающим его миром даже в минуты душевных волнений:
Можно ли, друг мой, томиться в тяжелой кручине?
Как не забыть, хоть на время, язвительных терний?
Травы степные сверкают росою вечерней,
Месяц зеркальный бежит по лазурной пустыне.
Чувство близости человека и природы часто приобретает характер космизма.
Отсюда появление в стихах позднего Фета символического образа звезд, звездного неба, в котором растворяется человек:
На стоге снега ночью южной
Лицом ко тверди я лежал,
И хор светил, живой и дружный,
Кругом раскинувшись, дрожал.
Земля, как смутный сон немая, Безвестно уносилась прочь,
И я, как первый житель рая,
Один в лицо увидел ночь.
Тот же образ звезд возникает в стихотворении-размышлении о природе человека, смерти и бессмертии:
Может быть, нет вас под теми огнями:
Давняя вас погасила эпоха, —
Так и по смерти лететь к вам стихами,
К призракам звезд, буду призраком вздоха!
Интересно, что К. Г. Паустовский считал Фета родоначальником космической лирики. По его словам, стихи Фета «вплотную приближали космос к нашему человеческому, земному восприятию». В философской лирике Фета перед нами предстает образ мыслителя, который мыслит «умом сердца» (определение Л. Толстого), образ человека, влюбленного в жизнь, красоту, человечность. Вот почему поэзия Фета — это наше духовное достояние.