Научный метод
Он представляет определенный подход к изучаемому явлению, систему положений, научных и чисто технических приемов и процедур, способствующих целенаправленному изучению объекта с определённой точки зрения. Метод — систематизированная совокупность шагов, которые необходимо предпринять, чтобы выполнить определённую задачу или достичь определённой цели, это способ постижения истины. «Под методом я разумею точные и простые правила, соблюдение которых способствует увеличению знания» [Декарт 1950: 89].
В структуру современного научного метода, т.е. пути построения новых знаний, входят: наблюдение и измерение, количественное или качественное описание наблюдений. В таких описаниях с необходимостью используются различные абстракции, обобщение и формулирование гипотез, формулирование следствий из предложенной гипотезы с помощью дедукции, индукции или других логических методов, а также проверка прогнозируемых следствий с помощью эксперимента (по терминологии Карла Поппера — критического эксперимента).
Известный врач и учёный Г. Селье под научным методом понимал ряд таких процедур, которые используются в процессе приобретения знаний и которые основываются на следующем: 1) распознавании и чётком формулировании проблемы; 2) сборе данных посредством наблюдения и, насколько это возможно, эксперимента; 3) формулировании понятия посредством логических рассуждений; 4) проверке этих гипотез [Селье 1987: 47–248].
Метод напрямую связан с теорией, ибо теория — основа для выработки метода, а метод обогащает и развивает теорию. Теория есть специфическая практика, которая воздействует на собственный объект и ведёт к собственному продукту — знанию. Научный метод считается фундаментом научного познания и приобретения новых знаний на основе доказательств.
Результаты любой достаточно убедительной теории должны быть проверены воспроизводимыми опытами. Если они оправдываются, то теория принимается. Научный метод предоставляет собой очень осторожный способ построения адекватной и доказанной картины мира. Последовательное применение научного метода отличает науку от лженауки, религиозных построений, теорий, допускающих вмешательство внеземного разума и множества других форм мышления.
Ограниченность любого научного метода
Аксиомой современной науки является тезис об ограниченности любого метода, поскольку каждый метод, считал философ А. Уайтхед, представляет собой удачное упрощение. С помощью любого удачного метода можно открывать истины только определённого, подходящего для него типа и формулировать их в терминах, навязываемых данным методом [Уайтхед 1990: 624].
Познаваемые объекты настолько разнообразны, многоаспектны и связаны между собой такими многообразными отношениями и связями, что полностью постичь их природу, функцию и генезис при помощи одного, пусть самого эффективного, метода невозможно. Не существует ни одной более или менее интересной теории, которая согласуется со всеми известными фактами [Фейерабенд 1986: 162]. Мы разделяем эту точку зрения, но считаем, что метод зависит от изучаемого объекта, является его аналогом и по мере расширения знаний об объекте изменяется сам. Более того, считается, что методы зависят от постановки проблем, для решения которых они должны быть применены. Проблемы требуют соответствующих им методов (подробнее см.: [Пильх 1994: 7]).
Методы могут быть экспериментальными и теоретическими, эвристическими и алгоритмическими. Важно заметить, что методы очень «живучи». Появление нового метода не означает отмену уже имеющихся, а только изменяет соотношение старых и новых методов.
Лингвистика не ограничивается собственно языковедческим инструментарием. Стало очевидным, что исследователь слова должен знать акустику, психологию, социологию, историю, литературоведение, теорию информации, статистику, этнографию, антропологию, культурологию, текстологию, географию, философию, и знать не только факты, накопленные этими науками. Он прежде всего должен знать, как добыть эти знания, иметь представления о методах науки. Так, исследование на тему «Концептосфера “человек телесный” в русской и немецкой паремиологической картине мира (кросскультурный анализ соматизмов)» потребовало от соискателя использования не только описательного и сопоставительного методов исследования, но и методик сплошной выборки языкового материала и его количественного анализа, а также новейших методик, разработанных на базе анализа фольклорных текстов — кластерного анализа, методики сжатия конкорданса и аппликации полученных в результате сжатия конкордансов концептограмм [Савченко 2010: 5].
Пока проблематичен сам статус филологии, вопрос о филологических методах не может быть решён окончательно.
Герменевтика как начало филологической методологии
В основе методологии филологии лежит герменевтика, которая возникла как искусство истолкования текстов Священного Писания и впервые была представлена в труде отца церкви Оригена (III в.) «О началах». В XIX в. герменевтика стала восприниматься как наука о приёмах толкования подлинного смысла любого произведения. А. Бёк, один из основателей новоевропейской филологии, определял герменевтику как теорию понимания текста и выделял четыре её части: 1) грамматическую герменевтику — определение смысла каждого элемента языка; 2) историческую герменевтику — раскрытие намёков и других «тёмных мест» текста; 3) индивидуальную герменевтику — составление представления о личности автора на основе его сочинения; 4) родовую (генетическую) герменевтику — установление отношения данного сочинения к определённому роду литературы. В конце XIX — начале XX в. герменевтика воспринимается как учение о «понимании» («целостном душевно-духовном переживании» (В. Дильтей)) [Прохоров 1964; НИЭ 2000: 5: 31].
С самого начала герменевтике придавалось большое значение в литературоведении, поскольку при исследовании любого памятника необходимо его максимально объективное толкование. Герменевтика явилась также философским методом анализа текста. В. Дильтей призывал реконструировать исторические события и внешние явления путём самонаблюдения, понимания событий методом их личностного «сопереживания», «вживания» в них как во фрагмент духовного целого, как части всемирного единения природы и Духа. В современной исследовательской практике под герменевтикой обычно понимают искусство постижения смысла текста, совокупность психологических приёмов «проникновения» во внутренний мир автора текста.
Третья часть книги Х.-Г. Гадамера «Истина и метод: Основы философской герменевтики», которая озаглавлена «Онтологический поворот герменевтики на путеводной нити языка», предваряется словами Ф. Шлейермахера: «Единственной предпосылкой герменевтики является язык» и содержит ряд тезисов о феномене герменевтики: «Подлинный разговор всегда оказывается не тем, что мы хотели “вести”» [Гадамер 1988: 446]; «У разговора своя собственная воля и … язык, на котором мы говорим, несёт в себе свою собственную истину, то есть “раскрывает” и выводит на свет нечто такое, что отныне становится реальностью» [Там же: 446]; «Герменевтическая проблема состоит, таким образом, вовсе не в правильном пользовании языком, но в истинном взаимопонимании по тому или иному поводу» [Там же: 448]; «Герменевтический феномен оказывается частным случаем отношений между мышлением и речью, загадочная близость которых приводит к сокрытию языка и мышления [Там же: 452]; Герменевтический опыт является коррективом, с помощью которого мыслящий разум освобождается от оков языка, хотя сам этот опыт получает языковое выражение» [Там же: 468].
Герменевтика текста — выявление системы неочевидных смысловых связей и оппозиций [ЛЭС 1990: 507]. Герменевтика, по Богину, — это деятельность человека или коллектива при понимании или интерпретации текста или того, что может трактоваться как текст. Предметом филологической герменевтики является понимание — усмотрение и освоение идеального, представленного в текстовых формах. Тексты могут быть на естественных языках или на «языках» других искусств; в широком смысле текстом является любой след целенаправленной человеческой деятельности — дома с их обликом, одежда, живописные произведения, человеческие лица (кроме антропологических признаков этнической принадлежности), даже произведения промышленного дизайна. С герменевтической точки зрения методология чтения и интерпретации текстов вербальных дает основания для построения методик «прочтения» всех остальных текстов и квазитекстов (см.: [Богин 2001]).
Термин «герменевтика» понимается расширительно. Это общее название для многих деятельностей, поэтому существуют герменевтика филологическая, педагогическая, естественно-научная, экономическая, политическая, историографическая и пр. Встречалась даже «герменевтика внимания». Считается, что все указанные формы деятельности имеют практическую направленность на улучшение умственной работы. Однако расширение термина «герменевтика» делает его практически пустым. Неслучайно в последние десятилетия, по нашим наблюдениям, в диссертациях по всем филологическим дисциплинам и специальностям в обязательном абзаце «Методы и методики» герменевтику мы не встретим. Более того, возникает вопрос, а не является ли понятие герменевтики своеобразным синонимом понятия филология.
Необходимость ревизии филологического инструментария
Филология предполагает наличие немалого числа методов, методик и приёмов, ориентированных на изучение и описание различных аспектов текста.
Вопросы методологии научного знания тесно связаны с проблемой самостоятельности той или иной науки. Известно, что языкознание, например, началось с открытия сравнительно-исторического метода, а распад единого поля филологических знаний на рубеже XIX–XX вв. объясняется и различием в уровне методологической рефлексии над сформировавшейся лингвистикой и становящимся литературоведением. Подчеркнём, наличие кодифицированной методологии — один из важных критериев научности и уровня научной точности.
Так сложилось, что практически каждая учебная книга по языкознанию считает своим долгом представить свой инструментарий. Наше учебное пособие по теории языка не стало исключением.
Что касается литературоведения, то в своё время появилась книга Н.Ф. Бельчикова «Пути и навыки литературоведческого труда» (М., 1975), о которой с симпатией и сожалением, что подобного пособия нет у языковедов, писал О.Н. Трубачёв [Трубачёв 1993а : 4]. Однако справедливости ради надо сказать, что эта достойная книга в методологической части выглядит весьма бедно: всё внимание уделено диалектическому методу, который представлен в статьях В.И. Ленина о Л.Н. Толстом, поскольку господствовавшая в советском литературоведении социология оказалась нечувствительной к метаморфозам слова (см. подробнее: [Роднянская 2005]).
Над своими методами литературоведы особо не рефлексировали, поскольку анализ художественного произведения практически не предполагал повышенного внимания к художественному тексту как таковому. Положение изменилось в 1970-е годы. Идеологические интерпретации и объяснения, социально-историческое комментирование текстов уступило место анализу произведения в его художественной специфике.
В 1972 г. вышли в свет пособия: Корман Б.О. Изучение текста художественного произведения (М., 1972); Лотман Ю.М. Анализ поэтического текста: Структура стиха (Л., 1972). В своей книге Ю.М. Лотман [1972] представил тонкий анализ конкретных поэтических текстов, однако научной рефлексии над теорией используемых методов, к сожалению, не предложил.
«Литературный энциклопедический словарь» (см.: [ЛитЭС 1987]) закрепил за анализом художественного текста статус самостоятельной области литературоведческого познания.
Позднее, в 1990-е годы, в число актуальных вопросов вошло изучение проблем текста с лингвокультурологических позиций (cм., например: [Шаклеин 1997]).
Причина позднего интереса к методологии литературоведения не только в запоздалой истории с признанием необходимости исследования художественного текста, исходя из него самого, но и сложностью предмета исследования: смысл всегда контекстуален и континуален, а метод ориентирован на дискретность.
Гипотетически типология методов филологии может выглядеть следующим образом: 1) методы общенаучные; 2) методы гуманитарных наук; 3) методы филологические, включающие в свой состав а) лингвистические; б) литературоведческие; в) фольклористические; г) собственно филологические методы.
Дисциплина «Филологический анализ текста» и проблемы методологии
Поскольку до недавнего времени в отечественном образовании не было учебной дисциплины «Филология» и соответственно сопровождающего её специального учебного пособия, обратимся к учебным книгам о филологическом анализе текста, вышедшим в первом десятилетии наступившего века [Николина 2003; Болотнова 2007; Тюпа 2008].
Появление этих и подобных книг не является случайным. В 2000 г. в учебных планах филологических факультетов в соответствии с Государственным стандартом высшего образования была указана новая дисциплина «Филологический анализ текста» — интегративный курс, учитывающий и обобщающий результаты и лингвистических, и литературоведческих исследований.
Обратим внимание на наличие / отсутствие в этих книгах специальных параграфов, глав, разделов, отведённых под рассуждения о филологическом инструментарии.
По мнению Н.А. Николиной, цель курса «Филологический анализ текста» — научить студентов филологических факультетов интерпретировать художественный текст на основе его основных единиц и категорий [Николина 2003: 3]. Хотя среди задач курса указано «определение методики анализа» [Там же: 4], в корпусе книги эксплицитной информации о методах анализа художественного текста нет. Н.А. Николина ведёт анализ по точкам «функционального схождения значимости», коими, по мысли автора, могут служить: жанр произведения; внешняя композиция; субъектная организация текста и структура повествования; пространственно-временная организация текста; его интертекстуальные связи [Там же: 8].
В пособии Н.С. Болотновой есть раздел «Методы исследования текста» [Болотнова 2007: 402–486]. Типология методов в нём выглядит следующим образом. Общенаучные методы: наблюдение; количественный анализ; моделирование, включая компьютерное моделирование в литературоведении; эксперимент; сравнительно-сопоставительный метод. Общефилологические методы: трансформационный метод; дистрибутивный анализ; компонентный анализ; контекстологический анализ; композиционный анализ; структурный метод; семиотический метод; концептуальный анализ. Частные методы: интертекстуальный анализ; семантико-стилистический метод; метод «слово — образ»; сопоставительно-стилистический метод; метод, близкий к эксперименту; биографический метод; мотивный анализ.
В типологии методов, предложенной профессиональным лингвистом Н.С. Болотновой, собственно литературоведческих методов или методик сравнительно немного. Это композиционный анализ; интертекстуальный анализ; метод, близкий к эксперименту; биографический метод; мотивный анализ. Остановимся на некоторых из них.
Композиционный анализ
Основывается на допущении, что именно анализ композиции приводит к постижению эстетического смысла произведения. Композиция понимается широко: не только как построение произведения, но и динамическое развертывание и смена типов речи, речевых стилей, словесных рядов. Композиция объединяет форму и содержание текста. С помощью композиционного анализа изучаются принципы расположения материала, композиционные планы текста, выделяются семантические центры, описывается расположение эпизодов, изучаются монтажные единства текста, определяются композиционные приёмы [Болотнова 2007: 456–457].
Мотивный метод
Получил права гражданства в литературоведении в первой половине XX в. благодаря работам А.Н. Веселовского и В.Я. Проппа, впервые рассмотревших мотив как неразложимый элемент текста. Мотив изучается как устойчивый формально-содержательный компонент литературного текста, наделённый предикативностью, семантической насыщенностью, повторяемостью, эстетической значимостью, загадочностью и интертекстуальностью. Примерами служат мотив метели у А.С. Пушкина, мотив дороги у Н.В. Гоголя, мотив блудного сына в русской и зарубежной литературе [Болотнова 2007: 482]
Скепсис по отношению к мотивному методу, равно как и к методам интертекстуальному и биографическому, высказывается рядом литературоведов, например: [Чудаков 2005].
Метод, близкий к эксперименту
Заключается в сопоставлении черновых вариантов строк с их авторским комментарием. В качестве хрестоматийного примера приводится статья В.В. Маяковского «Как делать стихи», в которой поэт размышляет о своей работе над стихотворением «Сергею Есенину» [Маяковский 1968]. Разумеется, этот метод ограничен тем, что у исследователя не всегда есть черновой вариант анализируемого произведения. Однако в случаях наличия черновиков пример писателей, редактирующих свои произведения и поясняющих необходимость различных замен и трансформаций, для изучения психологии творчества и прояснения эстетического замысла даёт многое [Болотнова 2007: 479].
Биографический метод
Один из самых используемых в литературоведении. Он предполагает изучение жизни писателя на основе знакомства с мемуарами о нём, анализа автобиографии, исследования дневников, записных книжек, эпистолярного на- следия, различных материалов. Своеобразной самопрезентацией писателя могут быть авторские предисловия и послесловия, речи и интервью, поэтические декларации, критические статьи и эссе. Биографический метод основывается на допущении, что за любым текстом стоит языковая личность художника слова, а потому этот метод позволяет лучше понять творения исследуемого автора [Болотнова 2007: 481]. Например, поэтическая Киммерия в стихах М. Волошина — явное отражение жизни поэта в крымском Коктебеле. Содержание и поэтика художественной прозы К. Паустовского заметно связаны с одесскими и мещёрскими годами творческой биографии писателя.
Обращает на себя внимание то обстоятельство, что в предложенных типологиях не разграничиваются такие понятия, как «метод», «методика» и «приём». Используются исключительно понятия «метод» и «анализ». Неясно, что включается в содержание термина анализ: это полный синоним термина метод или технология — ансамбль нескольких методов, методик и приёмов?
Учебное пособие литературоведа В.И. Тюпы построено как теоретическое обоснование и практика четырёх типов анализа — семиоэстетического, интертекстового, дискурсного и нарратологического.
Семиоэстетический метод
Предполагает анализ, подвергающий описанию семиоэстетическую данность текста, чтобы идентифицировать его как манифестацию смысловой архитектоники эстетического объекта (см. подробнее: [Тюпа 2008: 32]). Этот анализ основывается на двух презумпциях: предельной упорядоченности и предельной смыслосообразности художественного текста [Там же: 33]. Предметом семиоэстетического анализа является равнопротяжённая тексту совокупность факторов художественного впечатления, которая при наличии у читателя соответствующей культуры эстетического переживания призвана актуализироваться в художественную реальность определённого типа (модус художественности) [Там же: 34]. Равнопротяжённость предполагает, что все без исключения знаковые единицы текста принимают участие в манифестации единого смысла. Последовательному рассмотрению подвергаются такие структурные моменты художественного целого, как фабула, сюжетосложение, композиция, фокализация (фокусировка внутреннего зрения, внимание к детали), глоссализация (насыщение текста речевыми характеристиками), мифотектоника и ритмотектоника (факторы внутренней речи). Технология семиоэстетического анализа автором апробируется на примере «Фаталиста» М.Ю. Лермонтова, а также на материале избранных поэтических текстов, фрагментов романа, циклов и «сложносоставных целых».
Интертекстовый анализ
Это единственный метод, который отмечен в типологиях и Н.С. Болотновой, и В.И. Тюпы.
Введённое в научный обиход Ю. Кристевой в 1960-е годы понятие интертекстуальности основывается на предположении, что любой текст, в том числе и художественный, в действительности представляет собой совокупность разнообразных межтекстовых связей и отношений, которая по сути оказывается своего рода интертекстом. Под интертекстовым анализом стало пониматься выявление различного рода влияний, заимствований, цитат, реминисценций, аллюзий [Тюпа 2008: 252].
Неслучайность возникновения понятия «интертекст» и соответственно интертекстуального анализа ощущалась мастерами художественного слова и филологами задолго до Ю. Кристевой. Так, О.Э. Мандельштам в «Письме о русской поэзии» писал, что нет «ни одного поэта без роду и племени, все пришли издалека и идут далеко» [Мандельштам 1990в : 266]. Учёт этого обстоятельства, пишет О.Э. Мандельштам в статье «А. Блок», и может сделать филологический анализ объективным: «Установление литературного генезиса поэта, его литературных источников, его родства и происхождения сразу вводит нас на твёрдую почву. На вопрос, что хотел сказать поэт, критик может и не ответить, но на вопрос, откуда он пришёл, отвечать обязан» [Мандельштам 199- 0б : 188]. В те же годы, когда О.Э. Мандельштам писал эти строки, К.Ф. Тарановский и его школа, опираясь на концепцию «цитатности» поэтического текста, занимались сквозным выявлением реминисценций. Б. Ярхо, констатировав, «ничто не возникает из ничего», к филологии подвёрстывал биологию, формулируя закон «непрерывных естественных рядов в литературе».
«Переклички между отдельными строчками» легли в основу интертекстуального анализа и, по мысли М.Л. Гаспарова, дали замечательные результаты: непонятные стихотворения стали понятными, а понятые обогатились новыми оттенками смысла. Это результат того, что тексты стали читаться на фоне более ранних текстов. Например: у Баратынского в «Цыганке» герой повторяет строку «Онегина», Я с вами жаждал объяснения: Примите исповедь мою; Пушкин в «Зимнем утре» повторяет строку Языкова (Под голубыми небесами) Летят с уютными санями (1825); а Лермонтов в «Ветке Палестины» повторяет строку Баратынского из «Переселения душ» (Пальма вековая Стоит, роскошно помавая) Широколиственной главой [Гаспаров 2002: 8].
Теоретические результаты интертекстуального анализа, по мнению М.Л. Гаспарова, заметно отстали от практических достижений, а потому этот анализ до сих пор остаётся скорее искусством, чем наукой. Не решён исходный вопрос: где кончается интертекст и начинается случайное совпадение [Там же: 3]. Есть и другие вопросы: какие из самоповторений допущены Пушкиным сознательно, а какие бессознательно; почему начинающий Лермонтов охотно копировал строки Пушкина и свои собственные, считая их как бы полуфабрикатами для будущих стихов; почему стиховед М.О. Гершензон в своей статье «Плагиаты Пушкина» говорит о «плагиатах» и «полуплагиатах» великого поэта [Там же]. Теоретическая разработка основ интертекстуального анализа, по мнению М.Л. Гаспарова, требует разграничения интертекстов литературных (область литературоведения) и интертекстов языковых (область лингвистики), между которыми лежит обширная область переходных форм, исследование которых обещает много интересного [Там же: 9]. Подводя итоги размышления над феноменом интертекста, М.Л. Гаспаров, похоже, согласен со словами римского поэта Горация: «Proprie communia dicere» — «сказать по-своему общее, а не чьё-то».
Наиболее перспективными для филологии, на наш взгляд, представляются дискурсный и нарративный методы, а также контент-анализ.
Дискурсный анализ
Это междисциплинарная область знания, связанная с лингвистикой текста, стилистикой, психолингвистикой, семиотикой, риторикой и философией. Дискурсный анализ, по мнению В.И. Тюпы, — это подход к тексту с позиций риторики. Художественное произведение рассматривается в качестве единого высказывания. Это коммуникативное событие между креативным (производящим) и рецептивным (воспринимающим) сознаниями. Если поэтический анализ сосредоточен на эстетической функциональности художественных текстов, то дискурсный анализ выявляет общекоммуникативные функции этих текстов.
Известна французская школа дискурсного анализа, обращающая особое внимание на идеологический, исторический и психоаналитической аспекты дискурса. В работах виднейшего представителя этой школы М. Фуко «дискурсия» понимается как сложная совокупность языковых практик, участвующих в формировании представлений о том объекте, который они подразумевают. М. Фуко стремится извлечь из дискурса те значения, которые подразумеваются, но остаются невысказанными, невыраженными, притаившимися за тем, что уже сказано. Суть дискурсного анализа — «отыскать безгласные, шепчущие, неиссякаемые слова, которые оживляются доносящимся до наших ушей внутренним голосом. Необходимо восстановить текст, тонкий и невидимый, который проскальзывает в зазоры между строчками и порой раздвигает их. <…> Его главный вопрос неминуемо сводится к одному: что говорится в том, что сказано?» [Фуко 1996: 29]. В ходе дискурсного анализа учитывают не только лексико-синтаксическую структуру текста, но и то, когда, где, кем текст был написан, к кому обращен, по какому поводу, с какой целью, в чьих интересах, каковы оценочные, идеологические установки автора [Алисова 1996: 7].
Особый интерес для этого анализа представляет параязыковое сопровождение речи, а также внеязыковые семиотические процессы.
Дискурсный анализ обнаруживает свою эвристичность. Так, американский математик и историк науки Джей Кеннеди, работающий в Манчестерском университете (Великобритания), опубликовал статью, в которой сообщил, что его анализ платоновского диалога «Государство» даёт основание полагать, что Платон, который разделял пифагорейские представления о «музыке сфер» — неслышной музыкальной гармонии мироздания, — свои произведения строил по законам музыкальной гармонии. Исследованный диалог разделён на двенадцать частей, по числу звуков в хроматической музыкальной гамме (гамме по полутонам), представления о которой были у древних греков. Причём на каждый «стык» приходятся фразы, так или иначе относящиеся к музыке или звукам. Ноты, соответствующие этим стыкам, иногда звучат гармонично, а иногда — диссонансом, причём в первом случае в соответствующей части диалога речь идёт о чем-то радостном, а во втором — о войне, смерти и других неприятностях. Д. Кеннеди отмечает, что настроение читателя меняется в соответствии со скрытыми музыкальными переходами в тексте, так что читатель как бы оказывается музыкальным инструментом, на котором играет автор [http://www.inauka.ru/news/article102- 404?subhtml от 1.07.2010].
Филологический по природе анализ оказывается перспективным диагностическим средством. Например, анализируя тексты, психологи-лингвисты могут очень многое сказать о состоянии человека говорящего. Профессор психологии университета штата Техас Джеймс Пеннебейкер исследовал группы людей, в чьей жизни были трагические моменты или серьезные болезни, с целью установить, какой эффект на их физиологическое здоровье окажет рассказ или описание ими в письменной форме пережитых психологических потрясений. Четыре дня подряд, в течение 15 минут, одна группа описывала свои несчастья, другая — какие-нибудь незначительные события в их жизни.
С помощью специальной компьютерной программы было установлено, с какой частотой обе группы использовали различные части речи. Причем не значимые, а служебные — предлоги, союзы, местоимения, вводные слова: «кроме», «но», «исключая», «нет», «никогда». Оказалось, что частота использования некоторых из этих слов предсказывала успех выздоровления. Психологи-лингвисты сопоставили две группы слов: слова, передающие содержание (существительные, глаголы), и слова, создающие стиль речи (местоимения, предлоги, артикли, союзы, модальные глаголы). Слова второй группы ответственны за стиль текста, точнее других передают психологическое состояние автора текста. Установлено также, что мужчины пользуются артиклями чаще, чем женщины, поскольку чаще говорят о вещах и предметах, женщины — о других людях и об отношениях. Женщины пользуются чаще местоимениями. Отношения между людьми описываются более абстрактно.
Здесь мы вступаем в область гендерных исследований, для которых в активе дискурсного анализа художественных текстов имеется методика «расщепления диалога», суть которой сводится к следующему. Из текста художественного произведения извлекаются диалоги персонажей — мужчин и женщин, принадлежащих к одной социальной группе, одной культуре и субкультуре, одинаковых или близких по уровню образования, хорошо знающих друг друга, а потому обладающих общим опытом и т.д. Разумеется, отыскать абсолютно одинаковых по указанным признакам мужчин и женщин весьма нелегко. Каждый из диалогов препарируется. Из текста исключается всё, кроме реплик персонажей. Затем реплики мужчины и женщины разводятся на две совокупности: всё сказанное женщиной в этом диалоге и всё принадлежащее речи мужчины. Каждая совокупность с помощью компьютерной технологии рассыпается на словоупотребления, которые сортируются и лемматизируются, т.е. сводятся к лексемам. В итоге получается словник и частотный список слов мужчины и аналогичный словник и частотный список лексем женщины. Далее полученные лексикографические продукты сравниваются. Результатом сравнения станут особенности как в плане языкового инвентаря, так и в части квантитативных различий. В итоге исследователь получает некую картину различий, в которой как раз и проступают различия гендерного порядка.
Для примера обратимся к диалогу Дворецкого и Лизы из романа И.С. Тургенева «Дворянское гнездо». Диалог ведут мужчина и женщина, принадлежащие к одной и той же этнической группе (русские), социальному классу (дворяне, помещики), к одной и той же культуре, сопоставимы по образованию, друг к другу относятся с взаимной симпатией, в беседе связаны местом и временем диалога, находятся примерно в одной и той же психолого-эмоциональной ситуации. На основе диалога были созданы и сопоставлены словники и частотные списки лексем из реплик Лаврецкого и Лизы. Выяснилось, что реплики мужчины объёмнее реплик женщины. Словник Лаврецкого включает в себя 132 лексемы при 227 словоупотреблениях (средняя частота употребления = 1,7). Словник Лизы — 97 лексем при 177 словоупотреблениях (средняя частота употребления = 1,8). Аналогичное количественное преобладание суммарного объёма реплик мужчины над соответствующим объёмом реплик женщины отмечено нами в результате анализа диалогов Пьера и Наташи Ростовой в романе Л.Н. Толстого «Война и мир» [Хроленко 2003].
Обнаружив, что мужчины и женщины пользуются разными частями речи с разной частотой, исследователи предсказывают успех брачных союзов, основывая свои прогнозы на частоте употребления слов. Употребление супругами определённых слов, местоимений или союзов с приблизительно одинаковой частотой — явный показатель того, что две стороны близки друг другу. Более официальный характер речи явно указывает на то, что